На главную На страницу "Другие произведения Гастона Леру"
На страницу "Музей восковых фигур"

Figures de cire
«Музей восковых фигур»
Андре де Лорд

Перевод с французского © Мышь_полевая



Название сборника: "Figures de cire" (Восковые фигуры)
Автор: Андре де Лорд (André de Lorde)
Иллюстрация на обложке: Поль Колин (Paul Colin)
Издательство: Eugène Figuière
Дата написания рассказа: 1910 г.
Дата выхода сборника: 1932 г.
Язык: французский
Формат: мягкая обложка, 221 стр.
ISBN: нет

Нажмите на обложку, чтобы посмотреть в увеличенном размере.


Предисловие переводчика

Судьба у этого рассказа непростая. Долгое время его авторство приписывалось Гастону Леру. Однако в 2016 году, когда я села составлять для сайта полную библиографию писателя, ни в одном из достоверных французских источников я не нашла упоминания о таком рассказе Леру, как «Музей восковых фигур», или «Восковые фигуры», или вообще рассказа о чём-нибудь связанном с воском. Более тщательный поиск привёл меня к рассказу Figures de Cire (Восковые фигуры) Андре де Лорда.


Андре де Лорд


Андре де Лорд (André de Lorde) — французский сценарист и драматург, главный автор пьес для парижского театра ужасов «Гран-Гиньоль», один из родоначальников жанра «хоррор». За свою писательскую карьеру он написал 150 пьес и несколько романов, был прозван современниками «Принцем страха» (Prince de la Terreur).

Рассказ «Восковые фигуры» был написан им в 1910 году. Долгое время у меня не было уверенности, идёт ли речь об одном и том же рассказе, или всё-таки рассказов было два — у де Лорда и у Леру. Чтобы прояснить этот вопрос, я приобрела англоязычный сборник рассказов Гастона Леру под редакцией Питера Хейнинга (в котором и был напечатан рассказ «Музей восковых фигур», якобы написанный Гастоном Леру), после чего довольно долгое время у меня ушло на то, чтобы найти сборник пьес Андре де Лорда.

Наконец, старинное французское издание 1932 года выпуска оказалось в моих руках — и я, сравнив оба текста, убедилась, что речь действительно идёт об одном и том же рассказе. Судя по всему, в 1980 году, переведя рассказ на английский язык, Питер Хейнинг ошибочно приписал его авторство Гастону Леру и включил в сборник рассказов писателя. Поскольку сборник приобрёл большую популярность и не раз переиздавался, с этого момента весь мир стал считать автором «Музея восковых фигур» Гастона Леру, его имя даже стали указывать в титрах более поздних экранизаций истории. Таким образом, ошибка одного редактора привела к массовой дезинформации читателей и зрителей.

The Gaston Leroux Bedside Companion The Real Opera Ghost and Other Tales Gaston Leroux's Phantom Stories
Сборники под редакцией Питера Хейнинга, в которых автором рассказа
"Музей восковых фигур" указан Гастон Леру

Этот рассказ лёг в основу пяти фильмов:
Figures de cire (1913) — сценарий к этому фильму написал сам автор, Андре де Лорд;
Mystery of the Wax Museum (1933);
House of Wax (1953);
Maschera di cera (1997) — в американском прокате этот фильм выходил под названием Gaston Leroux's The Wax Mask (Восковая маска Гастона Леру);
House of Wax (2005).
И частично в основу фильма Waxwork (1988).

На русский язык этот рассказ переводится впервые.


Публикация текста на сторонних ресурсах без разрешения переводчика строго запрещена!


«Музей восковых фигур»
Андре де Лорд

В один из зимних вечеров четверо молодых людей ужинали в модном кабаре на Больших бульварах. Комната сияла, наполненная светом; цыганские скрипки рыдали в неторопливом вальсе, а драгоценности женщин под серебристым отблеском электрических ламп сверкали тысячами огней.
Это был тот восхитительный час, когда взбудораженный рассудок пускается в духовные фантазии, отрекаясь от метафизических расчётов. Дождь и ветер, бушевавшие снаружи, как будто объединились, чтобы на контрасте сделать эти минуты ещё более очаровательными и уютными. Эгоизм людей позволяет им по-настоящему почувствовать вкус существования лишь тогда, когда они думают о своих менее удачливых собратьях. Поэтому вполне естественно, что эти четверо молодых людей при каждом порыве ветра вспоминали далёкие кварталы, в которых в эту минуту тщетно ищут укрытие бедняки: спины согнуты, колени дрожат, льётся вода, дует ветер, — а несчастные, которые не знают, где поспать и где поесть, с отчаянной безнадёжностью тащатся по бесконечным пустынным улицам. С легкомысленностью, присущей их возрасту, юноши забавлялись, рисуя у себя в воображении всё новые и новые детали.
— Это идеальное время для совершения преступления, — сказал, усмехаясь, старший из них, весьма привлекательный белокурый юноша по имени Пьер де Лиен и, слегка откинувшись на стуле, направил дым своей сигары в потолок.
— Описывая преступление, писатели никогда не упускают возможность призвать на помощь ветер, дождь, гром или снег, — продолжал он. — Представьте себе театр, на сцене довольно зловещие декорации — например, одной из тех старых улиц, о которых вы только что говорили; ночь, идёт дождь, дует штормовой ветер; убийца с ножом в руке прячется в углублении стены... Какой шикарный страх у зрителей! Эффект гарантирован. Ну надо же, — добавил он, указывая на самого младшего из своих товарищей, который слушал его с лихорадочным вниманием, — посмотрите на Жака, он уже напуган.
Тот, кого он только что назвал, налил себе в бокал ликёра и сказал:
— Да, это правда, я не люблю такие истории. Мы не можем поговорить о чём-нибудь другом?
Все рассмеялись.
— Мне всегда было страшно, — продолжал Жак. — Ещё ребёнком, живя в доме родителей, я не смел подняться с цокольного этажа на первый после наступления темноты. Однако приходилось. «А! Хватит!» — я кричал, я плакал, цеплялся за перила лестницы, чтобы не идти вперёд. Моя няня рассказывала мне самые фантастические истории о кровавых постоялых дворах, расположенных на обочинах дорог, где путешественников поджаривали в хлебной печи; о разбойниках, которые грабили своих жертв, подвергая их страшным пыткам; о ночных привидениях, белых дамах, трупах, пробуждённых от вечного сна, о призраках, гремящих цепями. Глупая женщина, она испортила мне нервы! Теперь, без сомнения, я стал немного смелее. Однако я всё ещё частенько заглядываю под кровать перед тем, как лечь спать. Я в своей комнате, ничего такого не предполагаю и вдруг думаю: «А вдруг там кто-то есть». Потому и заглядываю.
— Но если тебе хватает смелости заглянуть, значит, ты не испуган по-настоящему, — воскликнул его сосед, Луи Моннье. — Потому что, если бы ты всё же нашёл спрятавшегося там человека...
— Ну так я боюсь тогда, когда думаю: «Там кто-то может быть», — ответил Жак. — А когда заглядываю, я больше не чувствую этого страха.
— Страх сидит внутри нас, — сказал Пьер. — Он исходит не от предметов, которые нас окружают, и не от погоды. Когда мы боимся, мы боимся всего — и ничего, без каких бы то ни было причин. Мы не можем больше видеть, мы не можем больше слышать. Страх – это просто нервное заболевание... нервы слишком чувствительные, слишком слабые, перевозбужденные. Человек, здоровый душой и телом, не боится, а трус — это больной, и зачастую больной неизлечимо.
— Эй! Позволь-ка! — перебил его Жак. — Я здоров и душой, и телом — так же, как и ты.
— Ты сам только что сказал, что у тебя нервы не в порядке.
— Я с тобой не согласен, — заявил, обращаясь к Пьеру де Лиену, другой молодой человек, который до этого несколько минут молчал. Звали его Эдмон Сутюрье. — Отважный человек — ты ведь легко его узнаешь, не так ли? Солдат, который с улыбкой на лице встречает смерть на поле битвы, а если это моряк — то бурю и кораблекрушение.
Врач, который во время эпидемии рискует жизнью каждую минуту, даже не задумываясь об этом, — отважен. Миссионер, который проповедует Евангелие людоедам и не знает, будет ли он съеден в этот вечер, — отважен. Да, ты его узнаешь. Так вот, среди всех этих людей нет ни одного, кто мог бы утверждать, что он никогда не будет бояться. Страх действительно не возникает перед лицом известной опасности, которую мы ожидаем, форма которой нам знакома. Он появляется при определённых таинственных воздействиях, перед лицом опасностей очень смутных и непонятных, которые могут как проявиться, так и не проявиться. Этот страх не внутри нас, он исходит именно от того, что нас окружает. Вот почему он проявляется главным образом в ночное время, ибо ночь искажает объекты и легко придаёт им жуткий и неопределённый облик. И этот страх — никто не может утверждать, что никогда его не испытает.
— Ну уж нет! — воскликнул Пьер де Лиен. – Клянусь тебе, что в любом месте посреди ночи, даже если она будет более зловещей, чем сегодня, я сохраню такое же спокойствие, как при свете дня.
— Хочешь заключить пари?
— С удовольствием.
— Мы отвезём тебя на бульвар Шапель или в окрестности Пер-Лашез, ты проведёшь там ночь и завтра откровенно расскажешь нам, боялся ты или нет. Слышишь, ты не будешь скрывать от нас ничего из того, что испытывал.
— Невыгодное для меня пари, — смеясь, сказал Пьер. — Я подвергнусь очень серьёзной опасности, поскольку эти места частенько кишат грабителями. Я не хочу получить удар ножа, доказывая вам, что не боюсь.
— Что ж! — продолжил Эдмон Сутюрье. — Проведи ночь в Пер-Лашез1... Ты только представь, как восхитительно: гробницы, могилы!.. Возможно даже, тебе повезёт увидеть какого-нибудь из этих призраков, которыми няня пугала в детстве Жака...
— Да, но ворота закрыты.
— Мы подкупим сторожа.
— Не сомневаюсь, но я промокну до костей. Я не хочу подхватить воспаление лёгких.
— Ах! Ты пытаешься увильнуть.
— Вовсе нет. Найдите что-нибудь, что мне подойдёт, и я соглашусь... Что я могу предложить?.. Страшное место, но в котором я не промокну.
— Ночной приют.
— Нет. Я нахватаюсь паразитов, и потом, это очень мирное место.
— Бар на площади Мобер.
— Нет... там тоже можно получить ножевое ранение.
— Притон? Бал-мюзет?
— Нет и нет... Ничто из этого не вызовет у меня сверхъестественного страха... Возможно, мне придётся защищать свою жизнь, но лишь против живых существ... Это не то.
— Музей восковых фигур, — воскликнул Жак.
— Музей восковых фигур? Что за музей восковых фигур? — спросил Эдмон.
— Как, ты его ещё не посещал, на ярмарке Монмартра? Это самый страшный музей ужасов, который только можно представить. Там воспроизведены самые известные преступления; также представлены смертные казни, реконструкции притонов и отбросов общества, и всё это в желтоватом воске, который вызывает тошноту. Я зашёл туда при свете дня — и поспешил уйти.
— Где он сейчас?
— Всё ещё на Монмартре. Только переместился с бульвара Рошешуар, поднявшись на площадь Сен-Пьер.
— Ты уверен?
— Да, конечно. Я там вчера проезжал, он всё ещё был там...
— Это тебе подходит? — спросил Эдмон.
— Идеально. Осталось только договориться с владельцем. Но это будет очень легко, понадобится лишь немного серебра.

* * *

Они попросили счёт. Поглощённые беседой, они не заметили, как пролетело время. Часы показывали половину одиннадцатого. Они были вынуждены подождать ещё несколько минут, поскольку официанту из ресторана пришлось бежать до кольца, чтобы найти извозчика. Дождь и ветер не утихали. Когда они выходили, Жак придержал Пьера:
— Это пари — ты что, серьёзно? — спросил он.
— Да, разумеется!
— Послушай меня, не ходи туда. Я боюсь, с тобой что-нибудь случится.
— Ты очень славный, мой маленький Жак, — сказал Пьер, — но ты смешон.
— Кстати, — спросил Эдмон, — сколько поставим?
— Пятьсот франков тебя устроит? — спросил Пьер.
— По рукам. Ты всю ночь просидишь без света в музее восковых фигур, а завтра со всей откровенностью расскажешь нам, что чувствовал. Если испугаешься, ты это признаешь?
— Да, конечно, — ответил Пьер, всё ещё смеясь.
Они поехали. Дорога была длинной и запутанной. Наконец, они прибыли на место. Стоящий на маленькой площади музей казался заброшенным. Плохая погода, которая удерживала любопытных по домам, заставила владельца сбежать и найти укрытие в лавке виноторговца, где его в итоге и обнаружили. Эдмон Сутюрье разъяснил ему цель их визита. Поначалу хозяин музея не соглашался, предполагая, что его попросту хотят ограбить, но пять хрустящих банкнот, сунутых ему в руку, погасили его последние возражения.
— Договорились, — сказал он. — Я отведу месье.
Трое молодых людей сопроводили своего товарища до входа и пожелали ему спокойной ночи.
Жак и Луи окликнули извозчика, чтобы вернуться домой.
Эдмон, в свою очередь, покинул их пешком, чтобы закончить ночь, как он сказал, в танцевальном зале Монмартра.
Пьер де Лиен последовал за хозяином музея. Держа в руке фонарь, тот открыл дверь, отодвинул занавеску и спустился по шатким ступенькам маленькой деревянной лестницы. Дождь, затекший под доски, промочил землю, и их ноги тонули в вязком месиве. Хозяин поднял свой фонарь. Тусклое сияние осветило реконструкцию сцены убийства Гуффэ2. Пьер едва сдерживал желание рассмеяться при виде несчастного судебного исполнителя, уже наполовину висящего в воздухе, с высунутым языком, и убийцы со вздувшимися от усилий венами, натягивающего верёвку. Хозяин шёл медленно, останавливаясь через каждые несколько шагов и направляя фонарь на новую сцену убийства. Одна из них в точности воспроизводила картину, которую Пьер описывал в ресторане: пустынная улица в отдалённом районе, зимний вечер, затаившийся в тёмном углу убийца, который вот-вот бросится на приближающуюся и ничего не подозревающую жертву. Неизвестный художник, который вылепил головы всех этих убийц и всех этих убитых, должен был обладать очень высокоразвитым чувством ужаса: первым он придал какую-то исключительно зловещую жестокость, а на вторых собрал самые отвратительные личины, какие только может оставить смерть. Пьер де Лиен веселился от души. Однако, чтобы потешить самолюбие хозяина, хвалил его фигуры.
Там же находились около десятка вылепленных из землистого воска голов знаменитых людей, казнённых на гильотине: всё ещё открытые и полные ужаса глаза, окровавленные шеи, сбритые волосы; они были выстроены, как на параде, на кусочках бледно-голубого бархата и немного наклонены таким образом, чтобы был отчётливо виден срез, сделанный ножом гильотины... Рты, застывшие в оскале, как будто смеялись, показывая грязные и гнилые зубы под обвисшими усами, пожелтевшими от табака.
В конце этого мрачного ряда возвышалась гильотина с распростёртым на ней мужчиной, лезвие гильотины было окрашено в красный цвет, а голова несчастного лежала в корзине. Далее следовала серия больших картин, восстанавливающих всю жизнь осуждённого на смерть — от рождения до эшафота.
Прогулка подошла к концу.
— Я всё-таки оставлю вам фонарь, — сказал хозяин.
— Нет, — ответил Пьер, — я должен остаться без света.
Хозяин ушёл. Пробила полночь. Пьер остался в одиночестве.
Дождь прекратился, и ветер дул слабее, но от этого становилось, пожалуй, ещё более жутко. Он протяжно стонал, будто оплакивая, затем внезапно бросался на полотно и хлипкий каркас музея, отчего тот дрожал и наклонялся; потом снова начинал стенать. Пьер, подсвечивая себе спичкой, нашёл стул. Плотно застегнув пальто на все пуговицы, он сел и попытался заснуть, но это ему не удалось.
В этот самый час его друзья отдыхали в тепле, под мягкими простынями... а он дрожал от холода в музее восковых фигур. Как долго тянутся часы до рассвета! Он встал, зажёг сигарету и начал ходить по музею. Время от времени, останавливаясь перед витриной, он глубже затягивался сигаретой, и пепел, разгораясь, позволял ему различать бледные лица своих необычных компаньонов. Но теперь, глядя на них, он уже не веселился: тихонько, себе под нос, он осыпал их ругательствами. Устав ходить, он вернулся к стулу и снова сел. Какой-то предмет мешался ему в кармане брюк: это был маленький заряженный револьвер, который он всегда брал с собой, выходя из дома по ночам. Пьер переложил его в наружный карман пальто и закрыл глаза.

* * *

Он сумел поспать несколько минут – пятнадцать или двадцать. Его разбудил вой ветра, и ему показалось, что он слышит рядом с собой чьи-то шаги... Он зажёг спичку: свет, который она отбрасывала, на три или четыре секунды показал ему гримасничающие головы — посиневшие от смерти или искажённые жаждой убийства.
— Боже, до чего же они уродливы! — сказал он, чувствуя, что ему становится не по себе.
Он снова принялся расхаживать и задел какую-то доску, протянул руку — и резко её отдёрнул. Он коснулся влажного лезвия гильотины... Отшатнувшись влево, он зажёг новую спичку: поднятый нож в руке мужчины, который, казалось, бросается на него. Спичка погасла. Пьер, встревоженный темнотой, зажёг ещё одну — и обнаружил себя перед головами казнённых на гильотине, которые будто насмехались над ним. Испытываемое им ощущение угнетённости становилось всё сильнее. Завывания ветра походили на стенания всех этих мертвецов.
— Ну же! — сказал он вслух. — Я что, боюсь? — Нет, — ответил он сам себе. — Мне просто холодно.
Крыса, изгнанная из своей норы, пробежала мимо него в поисках выхода; Пьер тоненько взвизгнул... Крыса забралась на доски, которые поддерживали восковые фигуры, спрыгнула на землю и исчезла. Часы отбили один удар. Пьер снова услышал звук шагов, как будто по музею ходил человек. Ветер раздувал полотно стен. Пьер находился в полной темноте. Тем не менее, он видел ужасы, которые его окружали: он видел их внутренним взором, они подчинили себе его память, захватили его мысли. Теперь он не осмеливался спрашивать себя, боится ли он. Потому что чувствовал, как его одолевает страх, страх глупый и безрассудный. Пьер хотел перебороть его: он зажёг третью спичку, поднял её и заставил себя посмотреть. Но тут же закрыл глаза: все эти бледные фигуры ожили для него, уставились на него своими стеклянными глазами, обращая к нему свои гримасы. Его лоб покрылся холодным потом. Он резко обернулся: ему показалось, что его руки что-то коснулось. На мгновение он подумал о том, чтобы уйти; он поднялся по маленькой лестнице; дверь была заперта и слишком крепка, чтобы её можно было выбить. Что ж, значит, до утра он заключён в тюрьму. Вернувшись назад в музей, он зажёг ещё одну спичку, осветив всё помещение, однако тут же, подавив крик, бросил её на землю.
Снова начал накрапывать мелкий дождь, ветер стонал всё более тоскливо. Воздух разорвал пронзительный свист, затем ещё один, за ним третий — словно зловещие сигналы, перекликающиеся друг с другом. Следом воцарилась гнетущая тишина — удушающе тяжёлая тишина, полная загадок и угроз. Пьер не смел пошевелиться. Он чувствовал на себе пугающие взгляды всех этих восковых существ: прямо перед ним находились гильотинированные, справа — судебный исполнитель Гуффэ с высунутым языком, слева стояла гильотина с обезглавленным телом. Ему снова показалось, что снаружи, прямо вплотную к музею, двигается что-то живое.
Он начал громко говорить, чтобы придать себе храбрости, но звук собственного дрожащего голоса привёл его в ужас, и он замолк, слова застряли у него в горле. Вскоре у него появилось ощущение, что стены музея сжимаются вокруг него, будто собираясь задушить; воздуха стало не хватать, и он протянул руку, чтобы оттолкнуть их. Стуча зубами, он двинулся вперёд — и вдруг словно прирос к месту. В той стороне, где были выставлены головы казнённых, тишину нарушило чьё-то хихиканье. Пьер едва дышал, сердце его колотилось неровно, надолго замирая между ударами. Тем не менее, он резко повернулся, будто ожидая нападения, и его обезумевшая рука судорожно сжала револьвер. Всё стихло. Прошло несколько секунд — и вдруг снова прозвучало то же хихиканье. Силы покинули Пьера. И по-прежнему складывалось впечатление, будто стены музея приближаются, сжимаются, чтобы его раздавить. Следующие минуты показались ему часами. Без сомнения, он просто перенервничал из-за тишины, темноты и страха, и все эти звуки, которые, как ему показалось, он услышал, были созданы его воображением. Всё было тихо. Дышать стало легче.
Внезапно во тьме в третий раз прозвучало хихиканье. Нет, он не грезил, не сошёл с ума и не был игрушкой галлюцинации. Оно было там, перед ним; он отчётливо слышал... И на одно мгновение он нашёл в себе немного смелости. Он зажёг спичку, он хотел видеть — и увидел: над головами гильотинированных скалилась похожая на них голова, с огромными и дикими глазами, вся бледная, но губы этой головы двигались, высунутый язык болтался — эта отрубленная голова была жива. Обезумев от ужаса, Пьер достал револьвер и выстрелил. Со лба ужасной головы пролилось немного крови, и она рухнула на остальные. Пьер потерял сознание и упал, сжимая в руке револьвер.

* * *

Утром, когда хозяин музея пришёл, чтобы освободить Пьера, по пути он наткнулся на распростёртое на земле тело. Он наклонился — и отпрянул в ужасе: во лбу лежащего зияла дыра. Он хотел поднять его, но перед ним был уже труп. Констатировав смерть несчастного, он огляделся вокруг — и обнаружил, что полотно, обтягивающее каркас музея, было сильно разодрано прямо над головами гильотинированных и слегка покраснело от крови. Он наклонился к этому отверстию и позвал; никто ему не ответил. Он быстро побежал к двери и открыл её. Он увидел лежащего, уткнувшись лицом в грязь, молодого человека, которого он накануне запер среди восковых фигур. Он вошёл в музей, поднял Пьера; Пьер бросился на него и попытался задушить: он сошёл с ума. Хозяин едва сумел с ним справиться. На помощь ему пришли полицейские.
В ходе расследования выяснилось, что убитым был Эдмон Сутюрье; именно он посреди ночи, желая смеха ради напугать своего друга и выиграть пари, просунул голову через полотно, хихикая и строя гримасы.
Пуля, выпущенная из револьвера, превратила его, в свою очередь, в восковую фигуру...

1910 г.

_______________________
Примечания переводчика:
1 Пер-Лашез — самое большое кладбище Парижа и один из крупнейших музеев надгробной скульптуры под открытым небом.
2 Убийство судебного исполнителя Гуффэ в 1889 году — один из самых громких уголовных процессов конца XIX века.

Перевод © Романова Антонина
(a.k.a. Мышь_полевая)


Наверх