Вернуться к содержанию

ГЛАВА XXXIX
Как господин полицейский комиссар Мифруа
простился с господином Теофрастом Лонге

«Глядя со стороны, можно было бы решить, что нам трудно расстаться — мы всё продолжали шагать вместе, то рассуждая о судьбе человеческой, то произнося последние любезности. Так мы подошли к перекрёстку улицы Буси.
— Моё почтение мадам Мифруа.
— Передайте, прошу вас, мадам Лонге мои выражения самого дружеского расположения. А господину Лекамюсу — что я храню самые тёплые воспоминания о нашем общении.
— Я счастлив, что эти три недели мне довелось провести вместе с вами...
— Поверьте, я никогда не забуду...
Мы трясли друг другу руки с последней энергией расставания, чтобы скрыть наше волнение, наши эмоции, наши...
Неожиданно Теофраст Лонге хлопнул себя по лбу и сказал:
— Наверное, нужно вам рассказать одну из историй вашей молодости. Если бы этот человек в такой час, после подобных трёх недель, зная о волнении мадам Мифруа, сказал бы мне о своём желании поведать некий эпизод из своей молодости, я бы быстро прервал разговор. Но он произнёс "вашей молодости". Мне стало интересно, я остановился, и вот что он мне рассказал:
— Всё происходило, — сказал господин Лонге, — в этом самом месте, на перекрёстке Буси.
— Я был очень молод? — спросил я, улыбаясь.
— Ну, вам должно было бы быть от сорока до пятидесяти пяти!
Я даже слегка подпрыгнул на тротуаре. Тут надо признаться (а почему бы и не признаться? Стоит ли стыдиться своего возраста?), что в ближайшее время я отмечу... своё сорокалетие. Представьте моё удивление при словах господина Лонге об эпизоде, произошедшем, когда мне было от сорока до пятидесяти пяти лет. Но он не обратил внимания на мой протестующий жест и продолжал:
— В то время у вас была борода с проседью, разделённая на две части и такая длинная, что доходила до пояса. Вы разъезжали — я это вижу как сейчас — на прекрасном коне буланой масти.
— На коне буланой масти? — переспросил я, человек, который до этого если на чём-то и разъезжал, то лишь на велосипеде.
— Да, буланой... Спешившись, вы отдали поводья одному из стражников.
— Ах, так я командовал стражниками?
— Да, господин комиссар, их было двадцать конных и шестьдесят пеших... Этот отряд прибыл из Дворца Правосудия сюда, на перекрёсток Буси, и вы, командир, спешились, ибо вас мучила жажда и перед началом процедуры вы решили утолить её, пропустив кружку в кабачке Тапедрю...
— А что же это была за процедура, из-за которой я двигался сюда со своими стражниками? — спросил я, не желая с ним спорить и обуреваемый лишь одним желанием — как можно скорее отправиться домой.
— Вам было поручено, господин комиссар, сообщить мне путём общественного оповещения о необходимости добровольно явиться в суд по обвинению в убийстве рабочего Мондело. В тот день, 28 марта 1721 года, все эти судебные распорядители, трубачи и барабанщики, пешие и конные стражники двинулись внушительным шествием от Дворца Правосудия. Глашатай прокричал это сообщение на улице Мэ, и там всё прошло как положено. Потом они переместились на площадь Круа-Руж, где без каких-либо задержек и помех процедура была повторена. После процессия подошла сюда, к перекрёстку Буси. Вы уже осушили свою кружку, господин комиссар, и собирались подняться в седло, как вдруг произошло следующее событие. Судебный распорядитель торжественно возгласил: "Именем короля и членов Парламента приказываем человеку, именуемому Луи-Доминик Картуш...", но в это время раздался голос: "Я тут! Я Картуш! Кто меня спрашивает?" И тотчас все судейские, трубачи и барабанщики, пешие и конные стражники рассыпались в стороны, и весь кортеж пустился наутёк...
И господин Лонге добавил:
— Да, стоило лишь мне прокричать "Я Картуш!", как на перекрёстке Буси не осталось никого, кроме меня и вашего буланого коня...
И тогда, — пишет г-н Мифруа, — произошло самое невероятное из всех невероятных вещей и событий, увиденных мной в катакомбах. Едва лишь стоило г-ну Лонге произнести слова "Я Картуш!", как мои ноги уже несли меня вдаль от перекрёстка Буси со всей возможной скоростью, как будто здесь, на этом перекрёстке, уже два века живёт ужас Картуша, заставляющий дрожать колени полицейских».