На главную Библиография Гастона Леру

Гастон Леру
"Двойная жизнь Теофраста Лонге"
(1903)

Перевод и комментарии М. М. Кириченко

Вернуться к содержанию

ГЛАВА XXXVIII
Весёлый могильник

«При виде первых нагромождений костей душа моя преисполнилась чувства благодарности. Я показывал Теофрасту завалы голеней, берцовых и локтевых, но это не поднимало ему настроения. С того момента, как мы покинули поселения Тальпа́, он беспрестанно и с горечью осыпал меня упрёками за наше поспешное бегство, и часто слёзы наворачивались на его глаза. Дорогой мой бедняга Теофраст! Теперь он успокоился и являл собой пример самого мягкого человека из когда-либо мною виданных. Жизнь в катакомбах пошла ему на пользу, стерев из его ума все кровавые сумасбродства. Это меня сильно радовало, потому что, несмотря на все его недостатки, а в особенности проявленную им у Тальпа́ невероятную плотскую разнузданность, я испытывал к нему дружескую приязнь.
Неожиданно мы увидели свечу, торчащую из левой глазницы черепа, и я заключил, что мы вступили в мир живых.193 Свечи, свечи в черепах, гирлянды мерцающих свечей. Галерея понижается, почва под ногами становится влажной, мы шлёпаем по грязи. С потолка сыплет капель. Так мы пробираемся десять минут, пятнадцать. Я узнаю дорогие моему сердцу останки. Вот те, что перенесены из церкви Сен-Лоран 7 ноября 1804 года, вот поступившие из церкви Св. Духа. Тысячами и тысячами они возвышаются в полумраке по правую и левую от нас стороны. Их тускло освещают небольшие свечки. Ряды костей тщательно выровнены, подогнаны и выглядят весьма мило. Они кажутся бесконечными шпалерами кустарников, по которым прошлись ножницы садовника. Вот надпись: "Ossa arida, audite verbum Domini".194 Да нет, этим иссохшим костям этой ночью доведётся слушать не Господа, а что-то совсем другое...
Доносящиеся до нас голоса, отзвуки женской болтовни и взрывы смеха извещают нас о скором финале нашего путешествия. "Stimulus autem mortis peccatum est".195 Да, грех — это то стрекало, которым нас гонят к смерти. И здесь сегодня царит Грех; вот и грешницы, дамы в плоских шляпках.
И первыми словами на языке 19 века, что мы услышали, было:
— Ну что, дружище? Как-то здесь не весело. Я предпочёл бы Бюлье...196
— Да и мне в мои 18 вовсе не хочется составлять компанию всем этим костям...


Рисунок из книги "Life in Paris" 1822 г.
Художник George Cruikshank

Мы вышли на открытое пространство, своего рода общественную площадь покойников, на которой готовился праздник. Никто не обратил на нас внимания, мы были приняты за приглашённых. Вдоль скорбных стен выстроились кресла. Освещение стало ярче, свечи вздымались из черепов, служивших канделябрами. В конце галереи находилось подобие ротонды, в которой аккуратно выстроились в ряд музыкальные пюпитры. Музыкантов пока не было. До нас донеслось, что они должны вот-вот прибыть, как только закончат выступление в Национальной академии.
Публика рассаживается, разбирая стулья и споря за них. Одни обмениваются шуточками по поводу глядящих на них черепов, другие погружены в ожидание.
Время приближается к половине второго ночи. Наконец появляются музыканты со своими тяжелыми футлярами для инструментов.
Ах! И вот...
Все ушедшие в небытие кабаре прошлого, все подмостки, на которых исполнялись произведения мистическо-заупокойного жанра, глумящиеся над жизнью, подтрунивающие над смертью, все посмертные карнавалы в кабачках Монмартра, где со стен смеются черепа, а скелеты бузят на полу — ничто из этого не могло сравниться с нами увиденным.
Перед нами предстали пятьдесят музыкантов из оркестров Оперы, Ламурё и Колонны,197 спустившихся в царство мёртвых, чтобы порадовать концертом умерших. И вот под сводами катакомб, по их улицам и перекрёсткам, вдоль которых вытянулись скорбные стены из черепов, берцовых и бедренных костей, вознёс свои рыдания похоронный марш Шопена.198 Его звуки неслись над толпой эстетов, над всеми выпяченными — и успевшими уже проголодаться — животами артистов, всяческих болгар и молдаво-валахов, завсегдатаев премьер, над головой комиссара Мифруа и Теофраста Лонге, успевшего уже задремать на своём стуле (что с ним обычно всегда происходило на представлении).


Концерт в катакомбах 1897 г.

— Прекрасно, первая скрипка просто чудо! — как музыкант-любитель, я не мог не отметить полушёпотом это обстоятельство. Но в полный восторг меня привело то, как эти господа исполнили адажио третей симфонии Бетховена. Затем был Danse macabre199 Сен-Санса. Когда он завершился, я похлопал Теофраста по плечу и сказал, что уже поздно, и нам пора возвращаться. Тот был готов делать всё, что ему скажут. Ускорив шаги, через 10 минут мы оказались на поверхности. Я с наслаждением вдохнул городской воздух. Да, эта трёхнедельная прогулка, давшая нам возможность увидеть изнанку Парижа, была вещью совершенно необычайной. Что за катакомбы! Что за народ эти Тальпа́! Какой диковиной были слепые утки и asellus aquaticus! Эти концерты молчания и после них — эти музыкальные концерты!..
— Ну вот, я Вам не раз говорил, что мы выберемся, — обратился я к Теофрасту. — Мадам Мифруа будет счастлива вновь меня увидеть!
— Тем лучше, господин Мифруа, тем лучше для неё и для вас...
Вид у Теофраста был очень печальный.
Я сказал ему:
— Раньше я бы просто не поверил, что в катакомбах можно столько всего увидеть!200
Он мне ответил:
— Я бы тоже не поверил.

* * *

Мы молча шагали ещё около получаса, и наконец г-н Лонге спросил:
— Чего же вы ждёте, господин Мифруа?
— Что? Я не жду никого и ничего... А вот другие-то меня ждут. Я уверен, мадам Мифруа в жуткой тревоге. К слову, дорогой друг, если когда-либо вы встретитесь с ней и разговор коснётся катакомб, вы окажете мне большую любезность, если не коснётесь темы свободы нравов племени Тальпа́... Я убеждён: то, что находится над Землёй, не всегда согласуется с тем, что под ней...
— Хотите быть полностью спокойным на мой счёт, господин Мифруа? Так арестуйте меня! Когда я спросил, чего же вы ждёте, я имел в виду арест!
— Нет, господин Лонге, нет, я вас не арестую! У меня был приказ арестовать Картуша, но Картуша более нет! Есть лишь господин Лонге, и он мой друг!
На глазах Теофраста стояли слёзы.
— Да, я надеюсь, что излечился... Ах, если бы я был уверен!..
— То что бы вы сделали?
— Если бы я был уверен, что Тальпа́ меня полностью излечили от Картуша...
— То что?
— Я возвратился бы к жене, моей дорогой Марселине!
— Так вернитесь же к ней, господин Лонге. Вы должны это сделать.
— Вы мне советуете?
— Даже и не сомневайтесь.
— В таком случае, — произнёс Теофраст, плача от мысли о том, что вскоре он опять обретёт свою Марселину, — в таком случае я попрошу вас, господин комиссар, о той же самой услуге... я относительно того неведения, в котором я должен оставить госпожу Мифруа относительно ваших успехов у дам племени Тальпа́...
— Можете на меня рассчитывать, дорогой Теофраст. Если я когда-либо встречу мадам Лонге, я буду молчать... Она ждёт вас, госпожа Лонге?
— Нет, господин комиссар, увы, нет. Она больше меня не ждёт. До того, как провалиться в дыру на улице д’Анфер, я позаботился об этом и оставил свои вещи на берегу реки. Она считает, что я утонул! Она наверняка сейчас в полном отчаянии! Меня успокаивает лишь мысль, что господин Лекамюс, которого вы хорошо знаете, не покинул её в столь печальных обстоятельствах. Хотя его присутствие вряд ли сможет утешить её при мыслях о моей смерти».

______________________________________________
193 "Мир живых" — l’Empire des vivants. Игра слов заключается в том, что вход в парижские оссуарии увенчан аркой с надписью l’Empire des morts — "Мир мёртвых". Во времена Леру вход в оссуарии был практически свободным, большинству парижан эта надпись была хорошо известна, и в этой фразе автора современники прочитывали тонкую иронию: мир живых персонажи книги обретают в пределах царства покойников. — Прим. перев.
194 Кость иссушённая, внимай гласу Божьему (лат.) — Прим. перев.
195 Грех подгоняет нас к смерти (лат.) — Прим. перев.
196 Известное и популярное у парижан той поры место проведения балов. — Прим. перев.
197 Парижская опера (Гранд-опера́) — один из самых известных оперных театров мира. Оркестры Колонна и Ламурё — два популярных парижских оркестра, основанных в 1873 и 1881 годах соответственно и получившие название по фамилиям создавших их дирижёров. — Прим. перев.
198 В 2007 году в США появляется фильм ужасов "Катакомбы", действие которого происходит в парижском оссуарии и сюжет повторяет описанную сцену вечеринки на костях. Только вместо Шопена, Бетховена и Сен-Санса звучит хард-рок, а публика оставляет после себя, к моменту появления полиции, массу мусора и бутылок. Примечательно, что вид оссуария, его энергетика позволили съёмочной группе сэкономить бюджет фильма: большую часть экранного времени героиня мечется на фоне стен, выложенных из человеческих костей, и внимание зрителя, тем не менее, не ослабевает. — Прим. перев.
199 "Пляска смерти" — симфоническая поэма Сен-Санса (1874); вкупе с двумя предыдущими произведениями свидетельствует о наличии хоть и дурно ориентированного, но всё-таки музыкально развитого вкуса организаторов концерта. К слову, пляски смерти — один из излюбленнейших сюжетов европейской культуры, своеобразная медитация на тему кратковременности человеческого бытия и неизбежности ухода каждого, несмотря на состояние и статус. До самого Сен-Санса традиция насчитывает много столетий (возможно, её усилили воспоминания европейцев о пережитой в 14 веке чуме), но тянется и после, если вспомнить "Седьмую печать" Бергмана, и в ХХ век. На Википедии на словосочетание "Пляски смерти" есть содержательная статься, в которой имеется ссылка на прекрасные гравюры Гольбейна. — Прим. перев.
200 Автор этих строк, ознакомившись с многочисленными отчётами, опубликованными лабораторией изучения катакомб, с трудами Мильн-Эдвардса, вполне убедился, что г‑н Мифруа, несмотря на непризнание им авторитета Араго, не морочит голову рассказами о слепых утках и рожицах Тальпа, и рассказывает абсолютно чистую правду. Но та часть его воспоминаний, что посвящена концерту в оссуарии, вызывает сильное удивление и выглядит намного более фантастической, чем всё рассказанное им до сих пор, поскольку катакомбы находятся в ведении городских властей Парижа и вход в них строжайшим образом ограничен;


Отрывок из статьи Леру в
"Le Matin" от 03.04.1897 г.

он открывается лишь раз в месяц для лиц, располагающим пропуском, полученным в префектуре. Ночное кощунство в виде хохота пьяных кокоток и оперных скрипачей внутри крупнейшего захоронения автору представляются просто невозможным. Встретив недавно высокопоставленного служащего полиции, автор в ходе беседы задал ему вопрос — может ли он допустить, что г‑н полицейский комиссар Мифруа способен рассказывать о совершенно невозможных событиях. Тот ответил, что, положа руку на сердце, он не может поверить в такое, и, в свою очередь, поинтересовался, о каких событиях идёт речь. "О концерте в парижских катакомбах", — ответил автор этих строк. "Месье, — ответил полицейский, — это настолько невозможно, что "Лё Матен" рассказал о подобном концерте, состоявшемся 3 апреля 1897 года" (Какая, однако, у него память на даты!) Действительно, в газете "Лё Матен" за это число я прочёл описание концерта, данного в два часа ночи в катакомбах. Репортёр рассказывает: "Мы полагали, что речь идёт о первоапрельской шутке в духе современности, некой зловещей проделке, когда в наши руки попало следующее приглашение: "Приглашаем принять участие в духовно-светском концерте, каковой состоится в пятницу 2 апреля 1897 года в оссуарии парижских катакомб с участием самых известных музыкантов. Важное примечание: Вход в катакомбы находится по адресу улица Дарё, 92, близ пересечения с улицей Алле и будет осуществляться с одиннадцати часов вечера. Чтобы избежать скопления любопытных и их вмешательства, просьба останавливать экипажи вдали от указанного места". Разумеется, репортёр откликнулся на это приглашение и описал свои впечатления, которые мало отличались от рассказа г‑на Мифруа. Ведь концерт в катакомбах — это всегда концерт в катакомбах, и звучание ноты не меняется (если не считать концертов молчания у Тальпа, в которых нота меняется постоянно). Репортёр взял интервью у одного из организаторов этого смертного празднества. "Идея концерта родилась, — рассказал тот, — когда мы однажды вечером собрались у одного из наших друзей, студента-медика Дюбролле. Нам показалось, что такое артистическое действо, как исполнение Шопена в катакомбах, будет выглядеть совсем не банально. Один из собравшихся, господин Дай, заверил нас в возможности проведения такой акции. Тотчас организовался кружок организаторов, в который вошли господа Алла и Ласалль, литераторы, г‑н Жуано, музыкант, г‑н Прёне, композитор, г‑н Доньо, артист. Наши усилия увенчались успехом. Думаю, вы прекрасно понимаете, что собрались мы здесь украдкой, не имея надлежащего разрешения от префектуры. Главный городской инженер господин Пеле совершенно не в курсе того, что этим вечером в катакомбах будет дан концерт". Репортёр добавляет: "Эти молодые люди говорили чистую правду. Двое рабочих, которые провожали приглашённых к месту концерта и которые, несомненно, рисковали в случае чего потерять работу, нам подтвердили слова "организаторов". — Прим. Г. Леру.