Вернуться к содержанию

ГЛАВА XXV
Месть телёнка

«Никогда, — сообщает нам Теофраст в своих мемуарах, которые в этой своей части окрашиваются в тона бесконечной меланхолии, — никогда ранее я не видел подобных выражений лиц ни у моей жены, ни у господина Лекамюса, как во время чтения этой статьи.

Перестрелка в особняке Демаре (из книги "Картуш, король воров...")

Но если бояться всего, что рассказывают журналы, то в театре мы должны испытывать настоящий ужас! Описываемые в них фактики рисуют нам с потрясающей фантазией детали преступлений, издеваются над нами и ежедневно требуют своей крови. Это даже забавно: ударом ножа больше или меньше — это им без разницы, а читатель лишь отмахивается от них. Да, действительно, ножевые удары господ журналистов не в силах нарушить спокойствия моих пищеварительных процессов, и прочитав о них, я лишь пожимаю плечами.
Стоило мне дойти до той части статьи, в которой Картуш заталкивает тело в печь, как мою жену передёрнуло так сильно, будто покойный был её братом, и она, вскочив со стула, принялась медленно отступать назад, за десертный столик, в тот угол столовой, что слева от входа. Господин Лекамюс реагировал не менее странно, только он начал отодвигаться в правый угол. Бог мой, они оба неотрывно на меня уставились, можно было подумать, что в той печи они узрели что-то невероятное, вроде глотателя живых кроликов. Мне стало досадно. Я не стал скрывать от них своего мнения, состоявшего в том, что такая комедия недостойна двух мыслящих людей, и попросил их вернуться на свои места. Но они остались неподвижны. Тогда я приступил к чтению "Мести телёнка":
«Господин Удри — мясник, держащий на Бульварах лавку, торгующую телятиной. За его товаром выстраивались очереди. Такой известности он обязан обстоятельству, в истинность которого мы поверили только после подтверждения г-м полицейским комиссаром Мифруа, проводившим предварительное расследование. Как известно, все мясники Парижа получают мясо с боен. Им запрещено самим забивать скот. Но г-н Удри именно это и делал каждый день в домашних условиях».
— Совершенно точно, — добавил я от себя, прервав чтение. — Господин Удри мне это неоднократно сам говорил. Меня даже несколько удивило то доверие, которое он мне оказывал, раскрывая свой секрет. Почему он рассказал мне то, что было известно лишь его жене, подмастерью — мальчишке-беспризорнику, принятомe в семью, — да ещё шурину, который каждую ночь приводил телёнка? Почему? Не знаю. Наверное, это было сильнее его! Вы же знаете, что судьбы не избежать. Я ему не раз говорил: "Осторожно, кончится тем, что телята о вас узнают!"
И я продолжил чтение:
«Каждую ночь его шурин скрытно приводил телёнка, и поскольку маленький дворик, где была оборудована бойня, выходил на пустующие участки, живого телёнка никто никогда не видел. Откуда его приводили? Следствие вскоре это выявит, поскольку г-н полицейский комиссар Мифруа решительно намерен сорвать покровы тайны с этого странного дела, которое, увы, вновь приводит, как мы покажем далее, к поистине таинственной истории страшных преступлений нового Картуша. (Ну вот, — прервал я чтение, — опять Картушу суждено участвовать в этом деле. Экий бедолага!) Г-н Удри собственноручно забивал приводимых к нему телят, поскольку имел обыкновение делать это на особый манер, что придавало телятине особый вкус. (Да, — добавил я, — он не забивал их дубиной, от этого на голове остаются следы). Он имел обыкновение рассекать горло телёнку с одного удара (Он делал это, — добавил я, — своим "кровососом"), томить мясо...»
— Послушайте, — опять прервался я, — нужно объяснить вам, что такое "кровосос".
Порывшись в ящиках десертного столика, я вынул обычный нож и объяснил, что "кровосос", названный так потому, что был предназначен для спуска крови животного, был раза в два поболее. Я дважды провёл им под носом у Адольфа, имитируя жест. Мне хотелось объяснить, чего именно надо избегать: "Нельзя продлять рану вторым ударом". Я даже хотел вложить нож в руку г-на Лекамюса, но он отступил ещё дальше, в правый от входа угол столовой, и, как ребёнок, забился под оконные занавески.
«Вчера ранним утром г-н Удри, как всегда, запер двери своей бойни за очередным телёнком. Ему помогал мальчик-подмастерье, который привязал телёнка в загоне к балке, приспособленной для этого рода операций. Затем он ушёл мыть бочку, стоявшую перед постоянно запертой второй дверью бойни.
Обычно у г-на Удри уходило от 20 до 30 минут на то, чтобы забить телёнка, выпотрошить, бланшировать (Это значит, — объяснил я, — отделить кожу на подвздошье) и начать выкладывать мясо на прилавок. Прошло 35 минут, но дверь бойни оставалась запертой. Молодой подмастерье, закончивший с бочкой, громким возгласом выразил своё недоумение. Зачастую г-н Удри звал его помочь — обдать кипятком голову, протереть шкуру, отчистить уши. Но сегодня он его не позвал. Между тем на пороге показалась мадам Удри, жена мясника. "Что он там делает? — спросила она. — Он что-то долго сегодня возится". — "Да, мадам, уже долго". Тогда она принялась звать его: "Удри! Удри!" Ответа не было. Она пересекла комнату и толкнула дверь. Отвязавшийся от привязи телёнок начал радостно скакать вокруг неё. (Ах, Боже мой! — прервался я. — Мне сдаётся, быть беде!) Она сперва недоумённо посмотрела на телёнка, который должен был уже быть мёртв, затем вновь позвала мужа. Ответа не было. Она сказала подмастерью:

Телёнок. Гравюра Маттеуса Мериана

— Его там нет. Ты уверен, что он не выходил?
— О, мадам, абсолютно! Он не выходил, и никто не входил. Я не покидал двора, — отвечал подмастерье, хватая за голову телёнка, который продолжал приплясывать вокруг них. — Он там, видимо, спрятался, чтобы вас напугать. Лучше бы он спрятал телёнка!
— Удри! Удри! Ответь мне, Удри! Ты хочешь меня напугать?
Малыш-подмастерье наконец-то привязал телёнка.¹⁵¹ Вдруг он вскрикнул:
— Смотрите, смотрите! Я не пойму... Когда мы вошли, был один телёнок, только один, мадам, тот, которого я привязал, он сейчас скачет во дворе. А на висяке — другой! (Висяк, — опять добавил я, — это дубовый брус, на который подвешивают тушу, чтобы поднимать её на верёвке). Да, да, там явно висит другой телёнок!
— Я вижу! — отвечала мадам Удри. — Довольно маленький телёнок. Но ты с ума сошёл, их должно было быть двое с самого начала!
— Нет, мадам! Вовсе нет!
— Как нет! Ты же видишь второго? (О! — добавил я. — Мне видится... о, как явственно мне видится впереди какое-то несчастье!)
Малыш и мадам Удри приблизились к находившейся в тени лебёдке. Оба молчали — настолько их удивил вид подвешенной на тросе туши. Им никогда не доводилось видеть настолько белое мясо, и хотя оно было разделано, как и полагается разделывать телячью тушу, до них наконец дошло, что оно не может быть телятиной. (О! — добавил я опять. — Я всё-таки вижу впереди большое несчастье!)
— Какой странный телёночек! — повторял мальчик.
— Нет, это не телёнок, нет! — отвечала мадам Удри.
— Но ему же "отцветили" шкуру на брюхе ланцетом, посмотрите, мадам, там красивые рисунки... сердечки, стрелы, цветы. (Чтобы "цветить" телятину, — вставил я, — нужна твёрдая рука. Можно рисовать очень красивые цветы карандашом на бумаге и оказаться неспособным — о, совсем неспособным! — изобразить что-то "ланцетом" на туше. Дайте "ланцет" в руки Бугро¹⁵² — и он наверняка обнаружит, что никогда ему не было так трудно разрисовать телёнка!)
Подмастерье поднял потроха — лёгкие и соединённое с ними сердце.
— Прекрасные потроха, — сказал он. — Не трефные! (Это значит, — опять вмешался я, — что на них нет следов болезни. Нет, нет, то были здоровые лёгкие, кошерные! Кошерные — это противоположность трефного. Хорошее мясо называют кошерным).
Малыш добавил:
— Отличное сердце.
— Да! У него было хорошее сердце! — вздохнула мадам Удри, сама поражённая тем, что она сейчас сказала. (Действительно, — добавил я, — зачем эта бестолковая женщина произнесла: "У него было хорошее сердце"? Что, разве у него больше не было сердца? Эти женщины совершенно бестолковы!)
Секундой спустя мальчик, который перед этим, сам не зная почему, начал плакать, подобно телёнку, сунул руки в стоявшее около котла ведро с водой и, охладив их, полез вглубь котла, нашаривая там голову телёнка или какого другого животного, чьё мясо так поражало своей белизной. Действительно, голова там нашлась.
Едва мадам Удри бросила на неё взгляд, как упала в обморок — она узнала в ней голову своего мужа! (Ну я же вам говорил! — прервал я опять чтение. — Моё предчувствие никогда не обманывает! Я говорил о несчастии, и вот оно вам! Я же постоянно призывал его поберечься: нельзя убить столько телят без того, чтобы они про это не прознали! Но он смеялся надо мной... Теперь мои поздравления, господин Удри! Его ничто не останавливало — ни взгляд телёнка, ни математическая вероятность! Я говаривал ему: "Дорогой месье Удри, если какой-то мясник ухитряется, несмотря на запреты, забивать в Париже тысячи телят, то рано или поздно он встретит телёнка, который сможет забить мясника!" И вот... Но это только его ошибка! Но давайте продолжим это занимательное чтение!)
Если мадам Удри сразу узнала голову своего мужа, то маленький подмастерье ещё какое-то время вглядывался, прежде чем сообразил, что видит своего патрона. Голова была тщательно отделена от тела, вычищена, ошпарена, промыта. Усы и волосы были сбриты, уши тщательно очищены, как это делается с телячьими головами. Тут подмастерье в свою очередь упал в обморок и выронил голову г-на Удри, которая покатилась по земле. (Бедный г-н Удри, — вставил я, — это был добрый человек! Но слишком уж он любил резать телячьи шеи своим "кровососом"! Эта грустная история хорошо кончиться не могла!)
Несколькими минутами спустя драма стала всеобщим достоянием. Можно представить, что ощутили соседи г-на Удри!» (Ещё бы! — прервался я. — Есть отчего! А теперь подумаем о телёнке... На суде присяжных у него будет успех! Такого странного, фантастически безжалостного и отважного телёнка им видеть вряд ли доводилось!)
— Этот журналист, — произнёс я, — вовсе не считает, что телёнок прикончил мясника, он с самого начала упоминает имя Картуша. Бедняга Картуш!
Я повёл плечами, затем, подняв глаза, безуспешно принялся шарить глазами по углам столовой, выискивая, куда же так по-детски забились моя жена и Адольф. Но они исчезли. Я крикнул, но не дождался ответа. Обойдя квартиру, я не обнаружил их. Толкнув дверь на лестничную площадку, я увидел, что она закрыта. Они заперли меня, но поводов для беспокойства не было. Когда меня запирают, я выхожу через камины, если они достаточно широки, а если те узки — на это есть окна. Но в моей квартире он был просто монументален, второго такого на улице Жерандо не найти, и я вскарабкался по нему с той же лёгкостью, с какой этим утром спускался в камин, в котором г-н Удри разводил огонь под своим котлом... как раз незадолго до того, как телёнок умело прикончил этого несчастного добряка... Вскоре я шагал по крышам, под холодным дождём, навевавшим на меня тоску».

______________________________________________
¹⁵¹ Все эти детали приведены в статье. В то время сделалось модным драматизировать обстоятельства, что и делает искусственно автор. В целом, всё можно было бы изложить в пяти строчках. Но такова уж манера нашей новой прессы. — Прим. Г. Леру.
¹⁵² Адольф-Вильям Бугро (в другой транскрипции Бугеро, 1825–1905) — французский живописец, мастер академической живописи. Леру осознанно вкладывает в уста Теофраста-Картуша именно это имя. Достаточно даже беглого взгляда на его работы, чтобы понять — нет ничего контрастнее его картин и разрисовки на бойне туш ножом. Пикассо с "ланцетом" мы, при желании, могли бы (после быка "Герники") представить за такой работой, а вот этого академиста — ну никак... — Прим. перев.