Вернуться к содержанию

ГЛАВА XXVI
Странное поведение поезда, идущего
со скоростью 100 километров в час

Эта последняя прогулка по крышам улицы Жерандо в холодную и дождливую погоду сильно подействовала на Теофраста — как физически, так и морально. Сперва расскажу о первом воздействии, оно, как читатель убедится в дальнейшем, весьма важно для нашего повествования. Пока грустный Теофраст сидел на краю водостока, свесив ноги и предаваясь своим мыслям, он подхватил простуду. Что касается морального состояния, то Теофраст, проявлявший на протяжении всего чтения статьи, повествующей об ужаснувших Париж преступлениях нового Картуша, некую бессознательную развязность, тот самый Теофраст, что вышел на крышу сквозь камин лишь для того, "чтобы вернуться к себе", начал наконец понемногу отдавать себе отчёт в своём ужасном поступке. В гибели мясника Удри он перестал винить телёнка. Ему вспомнились недавние ночные вылазки по только что пройденной им дороге; его память вернула себе былую живость, и от сразу всплывших в ней нескольких кровавых преступлений на его глазах быстро навернулись слёзы бесплодного и запоздалого раскаяния. Итак, несмотря на все его страдания, на заклинания господина де ля Нокса, на всю перенесённую им пытку, Картуш не погиб! И этим вечером, как и в другие преступные вечера, он выгуливал свою пропащую душу по крышам Парижа! Он заплакал и проклял ту загадочную и неодолимую силу, которая сквозь даль веков приказывала ему убивать. Он проклял само движение убивающей руки. На память ему пришли его жена и Адольф. Горечь потери охватила его душу при воспоминании о часах счастья, проведённых рядом с этими двумя дорогими ему существами. Он простил им поспешное бегство и испуг. И решил, что никогда более его кровавый призрак не нарушит их мирный покой. "Исчезнуть! — сказал он себе. — Я спрячу свой стыд и истинное лицо во глубине пустынь! Они забудут меня! Я сам себя забуду. Так воспользуюсь же этими мгновеньями, пока мой мозг способен логически мыслить, пока он свободен от ПРОШЛОГО, пока он может спорить, оценивать, делать выводы и жить в НАСТОЯЩЕМ! Сейчас во мне говорит не Картуш, а желающий всего этого Теофраст! Тот Теофраст, что говорит Картушу: Бежим! Бежим, потому что я люблю Марселину! Бежим, потому что я люблю Адольфа! Они смогут когда-нибудь быть счастливы без тебя, а с тобой это невозможно! Прощайте же! Марселина, обожаемая моя жена, верная супруга, прощай! Адольф, бесценный друг и утешитель, прощай! Теофраст вам всем говорит: "Прощайте!"
Он рыдал. Затем громко сказал:
— Так приди же ко мне, Картуш!
И метнулся в ночь, двигаясь от водостока к водостоку, прыгая с крыши на крышу, скользя вдоль стен с уверенностью и умелой эквилибристикой сомнамбулы.

* * *

А теперь посмотрите — что за человек с нахмуренным челом бредёт, ссутулившись, под ветром и дождём, сунув руки в карманы, всё вдаль и вдаль по дороге? Та тянется вдоль железнодорожного полотна. Это прямое шоссе, обсаженное маленькими чахлыми деревцами, чьи тщедушные ветви — привычное и унылое украшение наших провинциальных дорог. Откуда бредёт этот засунувший руки в карманы человек, точнее, эта печальная тень человека? Справа и слева всё тянется плоская равнина, не радуя глаз ни подъёмами холмов, ни провалами речного русла. Для того, что вскоре тут произойдёт, эти детали весьма важны. Детали пейзажа легко различимы — всё происходит не ночью, а в разгар дня. По рельсам, прямой линией вытянувшимся вдоль дороги, время от времени проносятся пассажирские, скорые и грузовые поезда. После их прохождения рельсы гудят, затем смолкают, и тогда ветер доносит лишь перезвон колокола на ближайшем вокзальчике. Их два: один впереди и один сзади на дистанции примерно пяти километров — может чуть больше, для точности не мешало бы и измерить. Между ними прямой линией пролегло полотно путей с двумя рядами рельсов для поездов, идущих в обоих направлениях. Эти железные линии связали два вокзала на абсолютно плоской равнине. Их не разделяет какое-либо творение рук человеческих: ни виадук, ни туннель, ни мост, ни даже переход. Боже, я просто вынужден это подчеркнуть — и всё это из-за странного поведения поезда, дающего 100 километров в час. Ведь если бы раньше я не настоял на самом детальном описании странного поведения маленького фиолетового котёнка, меня могли бы обвинить в том, что я развлекаюсь сочинением фантазий. Но я ненавижу фантазии, и если уж я взялся публиковать эти лежавшие в шкатулке бумаги, мемуары и документы, то лишь после того, как окончательно уверился в том, что наши разум и чутьё способны объяснить все фантастические моменты истории Теофраста.
Я написал: "Откуда бредёт эта печальная тень человека?" Не хочу более прибегать к литературным изыскам, тем более сейчас, когда я изложил все детали про прямой как стрела путь и плоскую равнину...
Эта печальная тень человека — Теофраст. Он решился бежать, бежать куда глаза глядят, лишь бы подальше от своей жены. Несчастный, а вместе с тем мужественный и добрый человек! После ночи прыжков от водостока к водостоку он, не зная куда направить свой путь и испытывая уже отвращение к этой гонке, вошёл в здание вокзала (какого? мы вряд ли узнаем), сел без билета в поезд, и через какое-то время вышел на другом вокзале. Увы, мы не раз убеждались, что надлежащий контроль на наших вокзалах отсутствует — из-за большого количества пассажиров и по ряду других причин.
И вот он на дороге, что тянется вдоль железнодорожного полотна и приближается к небольшому посёлку.
Кого же он видит на пороге маленького домика, стоящего почти на околице? Это мадам Петито собственной персоной! После той ночи, когда г-н Лонге был вынужден отрезать уши её мужу, они сталкиваются впервые. Мадам приходит в неописуемую ярость и разражается целой речью. Женщину во гневе не остановить. Будь рядом с Региной её муж, он прервал бы — пусть даже и пощёчиной — этот поток опрометчивых и смехотворных высказываний. Обрушив на него все проклятия, мадам Петито сообщает Теофрасту: муж обнаружил сокровища Шкаликов и спрятал их в надёжном месте. Ценность их так высока, что они стоят двух ушей, пусть даже и таких больших, как у г-на Петито. "Теперь мы в расчёте!" — говорит она.
Во время этой речи Теофраст с большим трудом ухитрялся вставить слово-другое, но это его не огорчало. Он возблагодарил гнев мадам Петито — ведь тот снабдил его ценными сведениями. Наконец, он произнёс: "Я доберусь до господина Петито, а через него — и до моих сокровищ".
Мадам Петито разразилась сатанинским хохотом:
— До господина Петито? — вскричала она. — Но он в поезде!
— В каком поезде?
— В том, что сейчас уйдёт у вас перед носом!
— И какой поезд у меня сейчас уйдёт перед носом?
— Тот, что унесёт моего мужа за границу! Попробуйте-ка сесть на него! Попробуйте, если хотите поговорить с господином Петито! Но поторопитесь, он пройдёт тут через час, а билеты продают только на следующей станции!
Новый взрыв её дьявольского хохота заставляет Теофраста пожалеть, что сейчас он не страдает временами приходящим к нему приступом глухоты. Поклонившись, он быстро направился к дороге. Там, под деревцами и телеграфными столбами, он произнёс:
— Итак, итак! Про сокровища новости надо узнавать у самого господина Петито! Но как? Он в поезде, который сейчас уйдёт прямо из-под носа!
Здесь я считаю необходимым представить читателям план местности:

Мне кажется, называть настоящие имена станций А и В нет смысла. Произошедшее там носит характер логической задачи, в которой имена ничего не значат. Так что лучше свести условия этой ужасной катастрофы к двум точкам, А и В, точнее — отрезку АВ. Это будет понятнее.
Заглянем на станцию А. Там семафорщик слышит звук "дзинь!", извещающий о том, что ожидаемый скорый только что прошёл В и находится на участке блок-системы, между А и В. Поезд следует от В к А. Подняв жёлтый сигнал и ударив в колокол, семафорщик объявляет о его скором прибытии. Но это донесение начальнику вокзала — ложно.
Он всё ждёт, ждёт и ждёт поезд, который уже должен прибыть. Ведь он обычно идёт со скоростью 90 километров, а нагоняя опоздание, способен выжимать и 110, и 115 и даже 120! А расстояние между А и В — от 4 до 5 километров! Семафорщик, обмирая со страху, кричит спешащему к нему начальнику службы, что поезд уже должен быть на месте! Тот бежит на телеграф и сообщает на станцию В: "Объявленный вами поезд не прибыл!"
Станция В отвечает: "Шутник!"
Станция А: "Это серьёзно. Что делать? Ужасно волнуемся".
Станция В: "Расскажите вашей бабушке!"
Станция А: "Вынуждены предполагать крушение, начинаем поиски, двигайтесь навстречу".
Станция В: "Что там может случиться? Выходим тоже".
И тут начальник вокзала, носильщики и весь персонал обеих станций бегут навстречу друг другу. Те, что работают на станции А, бегут в сторону В, и наоборот. Под лучами ясного солнца они бегут по плоской — без речек, холмов и ложбин — равнине (интересно, а какой ещё положено быть равнине?). Они бегут вдоль железнодорожного полотна и ВСТРЕЧАЮТСЯ между А и В... НЕ ВСТРЕТИВ ПОЕЗДА!
Начальник вокзала станции А, слабый сердцем, падает навзничь мёртвым.