На главную Библиография Гастона Леру

Гастон Леру
"Двойная жизнь Теофраста Лонге"
(1903)

Перевод и комментарии М. М. Кириченко

Вернуться к содержанию

ГЛАВА X
В которой г-н Лонге рассказывает нам невероятную
историю о монсеньоре графе Орлеанском, Регенте
Франции, о г-не Лоу, генеральном контролёре
финансов, и куртизанке Эмилии

«То ли это потому, что я шагал по древней земле, которую знал раньше, то ли из-за того, что вновь оказался в родном лесу, среди милой сердцу листвы, то ли сказалось воздействие долгих разговоров о прежней эпохе и её людях? Но неожиданно я ощутил, как во мне рождается ВОСПОМИНАНИЕ. Оно было мягким, как те иногда накатывающие грустные воспоминания о молодых годах, казалось бы, навсегда потерянных и похороненных в памяти. И я увидел, что моя душа целостна, ведь я вспоминал о Картуше, как будто бы и не разделяли нас два столетия смерти.
Да, у меня была та же самая, длинная душа, на одном конце которой был Картуш, на другом — Теофраст. Я продолжал вспоминать, и это целиком захватило меня. Мы прошли мимо левой стены на север, углубляясь всё далее в лес.
На ближайшем пересечении тропинок мы уселись на зелёной траве, под большим деревом с раздвоенным стволом. Мои глаза, вновь увидевшие эти места, горели огнём молодости, и я начал рассказ:


Джон Лоу

— Адольф, друг мой, должен тебе сказать, что в то время моё положение полностью упрочилось. Я был признан и любим всеми. Даже мои жертвы, Адольф, любили меня, я грабил их так учтиво, что, вернувшись затем в город, они возносили мне хвалы. Я ещё не ощутил тот ужасный инстинкт крови, который несколько месяцев спустя заставил меня совершить столько жестокостей. Мне всё удавалось, все меня остерегались и все любили, я был счастлив, жизнерадостен, отличался весёлым характером и отвагой, был счастлив в любви… я был хозяином Парижа! Меня называли королём всех воров, но это было лишь частью правды, так как этот титул надо было бы делить с г-м Лоу, генеральным контролёром финансов. В то время наша с ним слава была в зените. Я не завидовал, ведь и он, и его люди платили мне свою дань. Но он вздумал настраивать Регента против меня после того, как однажды ночью в его доме мы похитили, по наводке его лакея, у прибывшего к нему для деловых переговоров лорда Дермотта акций на сумму в миллион триста тысяч ливров.
Регент вызвал г-на Арженсона,70 министра юстиции, и сказал, что даёт ему неделю на то, чтобы меня арестовать. Г-н Арженсон пообещал исполнить поручение, тем более что оно открывало ему дорогу в монастырь Святой Магдалины Тренельской, где недавно укрылась его любовница мадемуазель Юссон. Неделю спустя г-н Арженсон по-прежнему оставался в стенах обители, но уже не с Юссон, а настоятельницей, про которую он говорил, что "в одной ляжке начальницы Магдалины Тренельской две девицы Юссон".
В это время, Адольф, я погрузился в свои дела и беззаботно командовал своими тремя тысячами подчинённых. Стояли прекрасные сентябрьские ночи. Мы воспользовались одной из них, чтобы проникнуть к испанскому посланнику, который проживал на улице Турнон в прежней резиденции маршала Анкра, там, где позже разместили муниципальную стражу. Мы проникли в спальню его жены и вынесли оттуда все платья, застёжку с двадцатью семью бриллиантами (можно подумать, Адольф, это было вчера), колье мелкого жемчуга, шесть тарелок и столько же столовых приборов, шесть ножей и позолоченных кубков (всё-таки, дорогой Адольф, что за странная вещь наша память). Мы завернули всё это в наволочку и поужинали из этой посуды у Елены Прекрасной. Ты её должен помнить, она держала кабачок на улице Арп.
Точно, точно, точно! Я сперва не понял, из-за чего у меня вырвалось "ты её должен помнить". Ты мне напоминаешь моего приятеля, который был столь же добродушен, как и ты. Мы его так и звали — Добряк. Он и Магдалена Больё были моими самыми доверенными приближёнными. Ах, клянусь потрохами мадам Фалари! Это был прекрасный, отважный человек!
Он служил сержантом у французских71 гвардейцев и лейтенантом у меня. Надо тебе сказать, Адольф, у меня под командой было немало французских гвардейцев. После моего ареста, который произвели сержант Жан де Кутар и г-н де Шабанн с 40 стражниками, около полутора сотен младших командиров и простых гвардейцев бежали в колонии.72 Они боялись разоблачений и опасались, что я их выдам. Зря, я не заговорил даже под пыткой.
Но оставим сейчас эти скорбные моменты, лучше вернёмся к тем прекрасным сентябрьским ночам, когда мы весело трудились над перемещением материальных благ парижан из одних карманов в другие. Когда Регент узнал о печальном для посла Испании событии, он ещё более рассердился на меня и г-на Арженсона. Представь его гнев, когда я с ним сыграл такую штуку: Добряк, будучи в карауле, унёс из дворца два золочёных подсвечника, которыми герцог Орлеанский сильно дорожил. Монсиньор взбесился. Скоро во дворце начало пропадать всё, что представляло хоть какую-то ценность. Тогда Регент решил втихую заменить все золотые и серебряные предметы сталью с чеканкой, в первую очередь пряжки и рукояти шпаг. Однако стоило ему получить из Лондона одну из таких безделушек, которая обошлась ему в полторы тысячи ливров из-за высокохудожественной работы, как я стащил её, когда он выходил из Оперы.
На следующий день я отправил ему эту стальную рукоять, разбитую на куски, с приложенной к ней запиской (вот видишь, Адольф, я всё-таки умел писать). В ней я вышучивал его внезапно проснувшуюся скаредность и жаловался, что он, самый большой вор Франции, хочет лишить куска хлеба своих несчастных собратьев.73 Он дал публичный ответ, заявив, что был удивлён, узнав о моём существовании, и готов из собственного кармана заплатить 20.000 ливров тому, кто приведёт к нему Картуша. На следующий день, когда он отправился на отдых в Сен-Жермен, за завтраком под своей салфеткой он обнаружил записку. Содержания её я точно не помню, но смысл был таков: "Месье, встретиться со мной Вы можете совершенно бесплатно. Будьте нынче в полночь у стены Анны Австрийской, в лесу, близ того места, что носит имя Святого Иосифа. Картуш будет Вас там ждать. Вы смелый человек, приходите один. В противном случае Вы рискуете жизнью".
В ту полночь я ожидал Регента. Он появился в условленном месте с двенадцатым ударом часов. Феерический, как театральное освещение, лунный свет заливал всё вокруг. Казалось, лес стремится показать в этой чудесной молочной белизне всю красу своих ветвей, ручьев, каждого листочка. "Я пришёл, Картуш, — сказал принц. — Я пришёл к тебе, как ты хотел, с одной лишь этой шпагой. Я, может быть, и подвергаю себя серьёзной опасности, — добавил он шутливо, — но кто бы не рискнул, будь у него возможность встретиться с Картушем ночью, в глухом лесу, да ещё и совершенно бесплатно!" О, Адольф, друг мой, мне жаль, что ты не был свидетелем того, как я ответил Регенту Франции. Я всего лишь сын бедного бондаря с улицы Капустный Мост, но хотел бы я знать, кто из Конде или Монморанси сумел бы с таким изяществом отвесить поклон, подметая росистую траву пером своей шляпы. Сам герцог Ришелье не смог бы ни с равным изяществом преклонить колено, ни так же любезно вручить Монсиньору кошелёк, накануне вытащенный из его кармана.
"Ваш покорный слуга, Монсиньор, — сказал я, — просит вас принять этот кошелёк, который он осмелился похитить, проявив столько ловкости. Но это было сделано лишь для того, чтобы иметь возможность доказать Монсиньору, что он разговаривает именно с Картушем".
Регент попросил меня оставить кошелёк себе в знак своего дружеского расположения. Он совершенно напрасно впоследствии рассказал этот анекдот, породив тем самым слухи, что он тоже был членом моей банды. Я думал, что на этом Регент захочет возвратиться к себе, но он взял меня под руку и увлёк к этому месту, где мы сейчас сидим».

______________________________________________
70 Марк-Ренэ д'Арженсон (1652–1721), бывший при Людовике XIV начальником парижской полиции и прославившийся созданием разветвлённой агентуры. Здесь и далее оценки, которые Леру даёт устами Теофраста-Картуша, далеко не преувеличены. "Когда Людовик XV в 1715 году официально был провозглашён королём, ему было лишь 5 лет. Время регентства Филиппа Орлеанского с его финансовыми скандалами, спекуляциями, авантюрами Джона Лоу, разнузданным распутством двора (самого Филиппа, его дочери герцогини Беррийской и соучастников их оргий), всеобщим растлением нравов, афишируемым прожиганием жизни в кутежах и разврате, способствовало популярности будущего монарха. Все надежды недовольных… связывались с будущим царствованием…" (Манфред А. З. Три портрета эпохи Великой французской революции. М., "Мысль", сс. 59-60). Позже, будучи Генерал-лейтенантом полиции, он вышлет Лоу из страны за махинации, хотя мера будет, скорее всего, запоздалой. "Маркиз д'Арженсон в феврале 1739 года констатировал, что "нищета повсюду достигла небывалых размеров. В момент, когда я пишу, в условиях мира, если не изобильного, то вполне приличного урожая, люди вокруг нас мрут как мухи от бедности и вынуждены питаться травой. Провинции Мен, Ангмуа, Турень, верхнее Пуату, Перигор, Орлеан, Берри находятся в самом тяжелом положении". По чьей вине это происходило? Д'Арженсон не даёт прямого ответа, но указывает, что финансисты-откупщики и интенданты разоряют страну, а правительство этому потворствует. "С королевством обращаются, как со вражеской страной, обложенной контрибуцией". (Манфред А. З. Молодой Руссо ). — Прим. перев.
71 Здесь и далее французские гвардейцы указываются как особые подразделения французской армии по причине её многонационального состава. Военный историк Карл Пепин в книге Краткая история французской армии сообщает: "Сложности с рекрутским набором заставили Государство прибегнуть к привлечению на военную службу наёмников. В 18 веке их численность в составе французской армии оценивают в 12%, и это соотношение доходит до 20% в военное время". — Прим. перев.
72 Исторический факт. — Прим. Г. Леру.
73 Исторический факт. Впрочем, само собой, и далее весь наш рассказ историчен во всех деталях. — Прим. Г. Леру.