Вернуться к содержанию

ГЛАВА I
Господин Теофраст Лонге хочет расширить образование
и посещает исторические достопримечательности

Загадочные приключения г-на Теофраста Лонге, которым был суждён столь трагический финал, начались с посещения этим добропорядочным человеком тюрьмы Консьержери⁵ 28 июня 1899 года. Как видите, всё произошло буквально вчера, но автор этих строк, с великим тщанием перелистав, выверив и расспросив все бумаги, тетради, записки и завещание г-на Теофраста Лонге, осмеливается утверждать, что произошедшее от этого не становится менее фантастичным.
Итак, г-на Теофраста Лонге сопровождала жена, а также г-н Адольф Лекамюс, его лучший друг.

Консьержери сегодня

Железная дверь с зарешечённым смотровым окошком тяжело, как и подобает тюремным дверям, повернулась на своих петлях, и охранник, потряхивая ключами, спросил у Теофраста его "разрешение". Тот получил его утром в префектуре. И сейчас, протягивая его с чувством законной гордости от возможности подтвердить свои права, Теофраст перевёл взгляд на своего приятеля Адольфа.
Его он обожал не меньше, чем свою жену. Адольф вовсе не был хорош собой, но весь его вид дышал энергией, а Теофраст, самый робкий человек в Париже, это человеческое качество ценил выше всех прочих. Широкое и мощно вылепленное лицо Адольфа (в то время как его собственное было узким и вытянутым), его густые, горизонтально вытянутые брови, которые обычно так дружно изгибались, подчёркивая уверенность в себе и презрение к окружающим, этот острый взгляд (в то время как его тусклые глаза близоруко щурились за стёклами очков), этот прямой нос, гордый изгиб губ, украшенных сверху коричневыми закрученными усами, чёткий рисунок подбородка — короче, всё это, представлявшее прямую противоположность его нелепому виду и отвисшим щекам, было для него постоянным объектом молчаливого обожания. Кроме того, Адольф был почтовым служащим в Тунисе, а значит, ему довелось "пересекать море".
Теофрасту же, напротив, никогда не доводилось хоть что-либо пересекать. Разумеется, он пересекал Сену, ему доводилось пересекать Париж, но он никогда бы не стал всерьёз считать это настоящими "пересечениями".
— А всё-таки, — пускался он иногда в рассуждения, — бывает, что бóльшему риску подвергаешься при прогулках по парижским улицам, чем путешествуя на огромных steamers (это слово он произносил как "стиамэрс"). Вам запросто на голову может свалиться цветочный горшок. — Ему нравилось, прибегая к невинным фантазиям, вводить в своё монотонное и лишённое всяких опасностей существование волнующие кровь перспективы нежданных катастроф.
Стоящий на воротах часовой передал маленькую группу в распоряжение подошедшего начальника охраны.
Марселину очень впечатлило увиденное. Она опиралась на руку Адольфа и размышляла о камере Марии-Антуанетты и музее Гревен.⁷
Начальник охраны спросил:
— Вы французы?
Теофраст остановился посреди тюремного двора.
— Разве мы похожи на англичан? — спросил он.
Задавая этот вопрос, он вызывающе улыбался, ведь в своей принадлежности к французам он был более чем уверен.
— Просто я первый раз вижу французов, которые запросили разрешение на посещение Консьержери. Французы обыкновенно ничего не посещают.
— В этом они не правы, — отвечал Теофраст, протирая стёкла своих очков. — Памятники прошлого — это книга Истории.
Он остановился и посмотрел на Адольфа и жену. Очевидно, фраза показалась ему заслуживающей их внимания. Но Марселина и Адольф её не слышали. Он продолжил, шагая вслед за охранником:
— Я давно живу в Париже, и мне долго пришлось ждать возможности посещать исторические места. Моя работа — а я, месье, на этой неделе ещё производил каучуковые штемпели, — не давала мне для этого свободного времени. Но вот я её оставил, и теперь могу заниматься самообразованием.
И он внушительно постучал по древним камням мостовой кончиком своего зеленого зонта. Далее компания проследовала через маленькую дверцу и большую калитку, спустилась по ступенькам лестницы и вошла в кордегардию.
Здесь первая же деталь, бросившаяся им в глаза, заставила ухмыльнуться Адольфа, покраснеть Марселину и возмутиться Теофраста. Капитель одной из стройных готических колонн, особой гордости архитектуры 13 века, украшала высеченная в камне история Элоизы и Абеляра. Последний с тоскливым видом опирался на любимицу каноника Фюльбера, а та с растроганным видом принимала в руки отсечённую причину всех их несчастий.⁸
— Просто странно, — проговорил г-н Лонге, заботливо увлекая в сторону свою жену и друга, — что под предлогом защиты готического искусства государство снисходительно относится к таким скабрёзностям. Эта капитель позорит Консьержери. Невозможно поверить, чтобы Людовик Святой,⁹ свершавший правосудие под дубом, мог взирать на что-либо подобное.
Господин Лекамюс, похоже, не был с ним согласен, пробормотав что-то вроде: "Искусство оправдывает всё".
Но вскоре разговор угас, все погрузились в собственные размышления. Каждый старался запечатлеть в своей памяти как можно основательней эти древние стены, свидетельницы столь славной истории. Ведь они же не какие-то там неучи. Пока начальник караула вёл их последовательно от башни Цезаря к Серебряной и Бон-Бек, у каждого из них в голове роились смутные мысли о том, что здесь на протяжении более тысячи лет томились знаменитые узники, чьи имена ими забыты. Марселина продолжала думать о Марии-Антуанетте,¹⁰ мадам Элизабет и маленьком дофине, а также о восковых жандармах, охраняющих в музеях королевскую семью. Таким образом, находясь в Консьержери, мыслями она — сама о том не подозревая — пребывала в Тампле.¹¹
В Серебряной башне вместо средневековых видений они смогли обнаружить лишь некоего господина в летах, сидящего в кожаном кресле за столом стиля модерн и раскладывающего бумаги последних поступивших политических заключенных Третьей республики.¹² Оттуда они спустились вновь в кордегардию и далее направились в башню Бон-Бек.
Теофраст, что-то обдумывавший, спросил сопровождающего:
— А не здесь ли, месье, место последнего обеда жирондистов?¹³
Он был счастлив вставить эту фразу, поскольку образ осведомленного человека льстил его самолюбию.
— Я попросил бы Вас указать то место, где находился стол, и где именно сидел Камилл Демулен.¹⁴
Стражник отвечал, что жирондисты отобедали в капелле, до которой они скоро дойдут.
— Я спросил Вас про место Камилла Демулена, — продолжал Теофраст, — потому что по духу считаю его своим другом.¹⁵
— И я тоже, — подхватила Марселина, бросив очень нежный взгляд в сторону г-на Адольфа Лекамюса, взгляд, который должен был означать: "Но не таким близким, как ты, Адольф".
Однако Адольф, похоже, решил посмеяться над ними, и стал утверждать, что Камилл жирондистом не являлся. Теофраст, и даже отчасти Марселина, почувствовали себя задетыми. Когда Адольф заявил, что тот был кордельером,¹⁶ другом Дантона и участником септембризад,¹⁷ Марселина запротестовала:
— Ни за что! — сказала она. — Будь это так, Люси¹⁸ никогда не вышла бы за него замуж.
Г-н Адольф Лекамюс не стал настаивать. Но поскольку за разговором они уже вошли в башню Бон-Бек, он снисходительно сделал вид, что интересуется этикетками, наклеенными на выдвижных ящиках, покрывавших все стены комнаты. Надписи извещали о наличии внутри хмеля, корицы и кассии.
Охранник сказал:
— Раньше это была комната допросов. Сейчас тут устроили аптеку.
— Отличное решение. — отозвался Теофраст. — Оно более гуманно.
— Несомненно, — поддержал Адольф, — хотя и менее интересно.
Марселина была того же мнения. Ничто в этой экскурсии особо не впечатляло. Увы, они ожидали другого. Со стороны набережной Орлож грозный вид феодальных башен, последнего оплота древней франкской монархии, способен мгновенно внушить трепет даже самым нечувствительным душам. Эта тысячелетней давности тюрьма слышала столько раздирающих душу стонов, сокрыла в своих стенах столько давних и ставших легендарными несчастий, что кажется — стоит лишь туда войти, и ты сразу найдёшь сидящую в каком-то тёмном, сыром и мрачном углу Трагическую Историю Парижа, бессмертную, как и эти стены.
Поскольку ни у кого из них не прибавилось ярких впечатлений, о чём так сожалел г-н Адольф, эта прогулка 28 июня 1899 года грозила оставить у её участников лишь чувство полного разочарования, не случись невероятное, до удивления фантастическое событие. Оно, по прочтении мемуаров Теофраста Лонге, подвигло меня на поиски начальника охраны, который и пересказал мне всю сцену в присущей ему манере.
— Месье, всё шло как обычно, я привел этих двух господ и даму в кухни святого Луи, там, где сейчас хранят штукатурку. Мы оттуда направились к камере Марии-Антуанетты, которая перестроена в капеллу. Распятие, перед которым она молилась перед тем, как её повезли на казнь, сегодня хранится в кабинете г-на директора…
— Ближе к делу — прервал я.
— Но я о деле-то и говорю. Я как раз рассказывал господину с зеленым зонтиком, что мы вынуждены перенести в кабинет господина директора кресло королевы, поскольку туристы-англичане выдергивают волоски из набивки и прячут по своим портмоне.
— Да ближе к делу! — вскричал я, потеряв терпение
— Месье, но ведь нужно чтобы я повторил Вам всё, что я рассказывал человеку с зелёным зонтиком на тот момент, когда он прервал меня таким странным тоном, что второй господин и дама вслух заметили, что "они не узнают его голос".
— О! И что же он тогда сказал?
— Мы как раз подошли к крайней части Улицы Париж. Вы знаете, что именно называют "Улицей Париж" в Консьержери?
— Да, да, продолжайте!
— Мы подошли как раз к тому ужасному чёрному коридору, где находится решётка, за которой резали волосы женщинам перед тем, как отправить их на казнь. Вы в курсе, что сейчас там стоит та самая решетка?
— Да, да, продолжайте!
— Это коридор, месье, в который никогда не проникает солнечный свет. Вы в курсе, что Мария-Антуанетта следовала на казнь именно по этому коридору?
— Да, да, продолжайте!
— Это она и есть, месье, Консьержери со всеми её ужасами… В тот момент человек с зелёным зонтиком мне сказал: "Дьявол! Да это же Аллея Матрасников"!
— Он сказал именно это? Вспомните, он точно произнёс "Дьявол!"
— Да, месье.
— Но в этой фразе "Дьявол! Да это же Аллея Матрасников"! нет ничего особо удивительного…
— Подождите! Подождите! Я ответил ему, что он ошибается, что Аллея Матрасников давно носит название "Улица Париж". Он мне отвечал тем же странным голосом: "Чёрт подери! Не вам меня этому учить! Я сам тут спал на соломе вместе с другими!"
— Я заметил ему, с улыбкой, хоть и не без опаски, что вот уже более двух столетий на соломе в Аллее Матрасников никто не спит.
— И что же он ответил?
— Он только рот открыл, и его перебила жена. "Что ты там рассказываешь, Теофраст, — сказала она. — Ты собираешься учить этого господина делать свою работу, ты, который никогда не бывал в Консьержери? И тогда он ответил ей своим обычным голосом, таким, какой я слышал в самом начале: "Ты права, я никогда не бывал в Консьержери".
— И что же вы делали потом?
— Я не пытался объяснить себе произошедшее, считал инцидент исчерпанным, но тут начало происходить что-то ещё более странное.
— Ну! Ну!
— К тому времени мы уже посетили камеру королевы, и камеру Робеспьера, и капеллу жирондистов, и ту маленькую дверь, через которую несчастные узники в сентябре¹⁹ выходили во двор, к месту бойни. Мы уже возвращались назад, к Улице Париж. Там по левой стороне есть небольшая лесенка, которой никто из нас не пользуется. Она ведёт вниз, в каменные мешки, а нам в них нечего делать — там царит вечная ночь. Дверь перед этой лестницей забрана железной решёткой, которой тысяча лет, а может и больше. Тот господин, которого зовут Адольф, уже двигался с дамой к выходу из кордегардии, когда человек с зелёным зонтиком, ничего не говоря, направился к маленькой лесенке. А подойдя к решётке, он принялся кричать — тем же самым странным голосом, про который я вам говорил.
Он закричал: "Эй, куда вы идёте? Нам же сюда!" Второй господин, дама и я, мы все остановились как громом поражённые. Надо Вам сказать, месье, что этот второй голос был просто ужасен, во внешнем виде человека с зонтиком не было ничего, что связывалось бы с таким голосом. Я побежал как бы против своей воли наверх, к этой лестнице. Тот человек бросил на меня просто испепеляющий взгляд. Правда, месье, я был просто поражён, поражён и подавлен, и когда он мне приказал: "Откройте эту дверь!", то я даже не знаю, как я нашёл силы так быстро сбежать по ступенькам и отпереть её. От отдавал команды таким повелительным тоном. И тогда…
— И тогда?
— Тогда, как только я открыл решётку, он кинулся в темноту подземелья. Куда он бежал? Как искал дорогу? Эти подземелья Консьержери — они во власти беспросветного мрака, который не рассеивался столетиями.
— Вы не пытались его остановить?
— Это было не в моих силах, он был уже слишком далеко. Я был полностью во власти человека с зелёным зонтиком. Я оставался там, у входа в эту бездонную темноту, около четверти часа. Неожиданно я услышал его голос, но это был не первый, а опять второй голос. Это меня так испугало, что я вцепился в прутья решетки. Он кричал: "Это ты, Симон Овернец?"
Я не ответил. Он прошёл мимо меня, и мне показалось, что в карман своего жакета он засовывал какой-то кусок бумаги. Он одним духом промчался по лестнице и присоединился к своим спутникам. Он ничего не объяснял им. Я поспешил открыть им двери тюрьмы. Мне хотелось, чтобы они поскорее ушли. Когда калитка была открыта, и человек с зелёным зонтом стоял на пороге, он произнёс, без всякой видимой причины: "Надо беречься колеса!". Хотя на улице в тот момент не было ни одного экипажа.

______________________________________________
Примечания переводчика:
⁵ Первоначально королевский замок, впоследствии тюрьма. Сегодня Дворец правосудия.
⁶ Бодлер, "Прекрасный корабль". Перевод Эллиса. От современных российских — а, возможно, и многих французских — читателей наверняка ускользнет то обстоятельство, что сравнение героини с бодлеровским образом уже содержит определенную психологическую характеристику, которая была без всяких расшифровок понятна в начале ХХ века, когда стихи Бодлера были знакомы читающей публике. Бодлеровское стихотворение насыщено чувственными образами, его героиня — страстная жрица любви, сводящая с ума мужчин. Тем самым, Леру готовит читателя к ситуации довольно быстро появляющегося в сюжете "любовного треугольника".
⁷ Музей восковых фигур на Монмартре, основан в 1882 году карикатуристом Альфредом Гревеном. В экспозициях воссозданы значимые сцены и лица французской истории.
⁸ Абеляр, влюбившись в Элоизу, племянницу каноника Фюльбера, вступил с ней в связь и был кастрирован по приказу каноника. После этого Абеляр удалился простым монахом в монастырь в Сен-Дени, а 18-летняя Элоиза также приняла постриг.
⁹ Людовик IX Святой (1214–1270) — король Франции, руководитель 7-го и 8-го крестовых походов.
¹⁰ Мария Антуанетта (1755–1793), жена Людовика XVI, дочь австрийской эрцгерцогини Марии Терезии и Франца I, императора Священной Римской империи. Казнена во время Великой Французской революции; дофин — их сын, мадам Элизабет — сестра Людовика XVI.
¹¹ Тампль — старинное здание в Париже, от которого в настоящее время не осталось ничего, кроме названия улиц, бульвара и предместья. Принадлежало ордену тамплиеров (храмовников, le Temple — храм, отсюда и название) и было основано в 1222 году. После революции Т. в качестве тюрьмы заменил Бастилию. Здесь был заключен Людовик XVI с его семьей. Энциклопедический словарь Ф. А. Брокгауза и И. А. Ефрона. — С.-Пб.: Брокгауз-Ефрон. 1890—1907. Леру иронизирует над образованием Марселины, не знающей, что в Консьержери Мария-Антуанетта была помещена только после казни короля и непосредственно перед её собственной.
¹² Третья французская республика (фр. Troisième République) — политический режим с 1870 по 1940 год.
¹³ Последний ужин жирондистов вошёл в историю и стал нарицательным в значении "пир во время чумы": "…в десять часов вечера 13 октября… присяжные… прекратили прения и вынесли своё решение: обвиняемые признаны виновными и приговорены все до единого к смертной казни с конфискацией имущества. Громкий крик невольно вырывается у бедных жирондистов, и возникает такое волнение, что для усмирения его приходится вызвать жандармов. Валазе закалывается кинжалом и падает мёртвым на месте. Остальных, среди громких криков и смятения, уводят обратно в Консьержери… осужденные запевают "Марсельезу" и с пением возвращаются в свою темницу.
Риуфф, который был их товарищем по заключению в эти последние дни, трогательно описывает, как они умерли. По нашему мнению, это не назидательная смерть. Весёлое, сатирическое Pot-pourri, составленное Дюко; написанные стихами сцены трагедии, в которых Барер и Робеспьер разговаривают с сатаной; вечер перед смертью, проведенный "в пении и весёлых выходках", с "речами о счастье народов", — всё это и тому подобное мы можем принимать только за то, чего оно стоит. Таким образом жирондисты справляли свою последнюю вечерю. Валазе с окровавленной грудью спит в холодных объятиях смерти, не слышит пения. У Верньо есть доза яда, но её недостаточно для его друзей, а достаточно только для него одного, поэтому он выбрасывает её и председательствует на этом последнем ужине жирондистов с блеском отчаянного красноречия, с пением, весельем. Бедная человеческая воля силится заявить свою самостоятельность не тем, так другим путем". — Карлейль Т., История Французской революции. — М., Мысль, 1991, с. 478.
На людей сентиментальных это произвело большое впечатление; у прочих — вызвало смесь жалости и насмешки, как у Карлейля: "Таким-то революционным путём пали жирондисты…, возбуждая сожаление у большинства историков. Они были люди даровитые, с философской культурой, добропорядочного поведения; они не виноваты, что были только педантами и не имели лучших дарований; это не вина, а беда их. Они делали республику добродетелей, во главе которой стояли бы они сами, а получили республику силы, во главе которой стояли другие". — Там же, с. 458. В общем, полное соответствие с тем, что позднее происходило на развалинах Российской империи, когда радикальное и нерефлексирующее крыло победителей вырезало прекраснодушных интеллигентов из числа вчерашних соратников… причем вырезало ещё более рьяно, чем вчерашних врагов.

Люсиль Демулен

¹⁴ Демулен не мог сидеть за этим столом, он был казнён позже, когда все жирондисты были уже давно мертвы.
¹⁵ Похоже, в голове Теофраста Демулен мешается не только с жирондистами, но ещё и с Маратом, носившим почётное прозвище "Друг народа".
¹⁶ Кордельеры — политический клуб в эпоху французской революции, известный сначала под именем клуба "Друзей прав человека"; собирался в предместье Сен-Антуан, в старом монастыре кордельеров (или, иначе, францисканцев), отчего и получил свое название.
¹⁷ Септембризады, массовые убийства заключённых в сентябре 1792 года в Париже.
¹⁸ Люси — Люсиль Демулен (1771–1794), дочь крупного банкира Дюплесси, на которой Демулен женился в 1793 году. Была обвинена в политических связях с жирондистом генералом Артуром Диллоном (1750–1794) и казнена. "…Люсиль Демулен, жена славолюбивого трибуна Первой республики, "нежная Люсиль", многократно воспетая поэтами и прославленная историками, несмотря на то что у неё не было никаких заслуг перед революцией, в кипучую и смутную эпоху которой она жила, никаких талантов, кроме умения быть "необыкновенной супругой". (Галина Серебрякова. Женщины эпохи Французской революции М., 1964).
¹⁹ См. выше про септембризады.